Существуют ли общие евразийские ценности, какие главные вызовы стоят перед странами Евразии, и чем европейская культура отлична от евразийской?
Ia-centr.ru поговорил с автором книги «Беларусь — Евразия. Пограничье России и Европы», белорусским политологом и философом, научным сотрудником Института философии Национальной академии наук Беларуси Алексеем Дзермантом.
Родившись в Казахстане, эксперт с детства видел пересечение и взаимовлияние больших культур: русской, тюркской, китайской. Сегодня на примере Казахстана, России и Беларуси Алексей Дзермант рассказывает об особенностях евразийской идентичности и ее уникальных чертах.
— Одна из глав вашей книги называется «Евразийские ценности — миф или реальность?» Что Вы подразумеваете под термином «евразийство»? Существуют ли общие евразийские ценности?
— На мой взгляд, во-первых, «евразийство» — это определенная теория, школа мысли с более чем столетней историей, если начинать отсчет от классических евразийцев (Трубецкого, Савицкого и др.).
«Евразийство» как школа объясняет необходимость тесной интеграции на пространстве Евразии.
Существует геополитическая и политэкономическая необходимость сближения государств, расположенных на пространстве от Калининграда до Владивостока, от Душанбе до Мурманска. Евразийство же объясняет, почему это необходимо исходя из исторических, культурных, экономических, геополитических и иных факторов.
Если мы говорим о евразийских ценностях, то, безусловно, можно искать эти ценности в прошлом, какие-то общие культурные подходы, традиции и т.д.
На мой взгляд, наиболее перспективным вариантом действия сейчас является взять евразийский подход и сравнить его с европейским. Здесь выделяются как минимум три серьезных отличия.
Первое — заключается в практике межнациональных отношений: мы видим, что в Европе, которая до сих пор избавляется от бремени колониализма, стал господствовать мультикультурализм, который, по сути, привел к образованию этнических и религиозных гетто внутри Европейского Союза, сегрегации между коренным населением и мигрантами, многочисленным конфликтам между ними.
Соответственно, политика мультикультурализма и вообще политика ЕС в отношении этнокультурных элементов достаточно контрастна с тем, что мы видим на постсоветском пространстве.
Например, в России есть значительная масса мигрантов из Центральной Азии, Закавказья, но это не модель мультикультурализма. Это модель адаптации и встраивания, и я бы сказал, продолжения в новых условиях политики интернационализма и дружбы народов. Конечно, все происходит не без проблем и не без эксцессов, связанных с экономикой, выстраиванием практики межнациональных отношений.
Но очевидно отсутствие колониального отношения к этим народам и принятие их как равных. И тех, кто вступает в союзы, и тех, кто приезжает из этих государств. Это первое отличие.
Второй момент, который отличает Евразию от Европы — отношение к семье и традиционное понимание семьи. Мы видим, как произошла девальвация института семьи в Западной Европе — фигур отца и матери, родителей, осмысление их в ином ключе. Такой подход не принимается в большинстве стран Евразийского союза и в среде тех, кто выступает за евразийскую интеграцию. Семья — достаточно традиционная ценность для наших обществ.
И третье отличие, тоже ценностное, на мой взгляд, связано с исторической памятью — это отношение к Великой Отечественной и Второй мировой войне. Мы видим, что на высшем политическом и законодательном уровнях в Европейском Союзе гитлеровский режим и СССР объявляются равнозначными, ответственными за развязывание войны. Так и открывается дорога к ревизионизму и оправданию националистических и даже неонацистских настроений в современных обществах, особенно в Украине, Польше, Прибалтике и т.д.
Однако со стороны большинства евразийских стран к этому отношение очень четкое: никто не принимает подобное приравнивание, 9 мая является чтимой датой, а не просто днем памяти и скорби. Это тоже ценностная характеристика.
Я перечислил все то, что, на мой взгляд, актуально и заметно сейчас. Хотя, конечно, можно найти эти вещи и в прошлом, но мне кажется нужно актуализировать именно то, что нас отличает сегодня.
— А вот если выстраивать какую-то общность, то на каких тенденциях? Ссылаться на более глубинные исторические процессы или на современные предпосылки сближения?
— Интеграция должна происходить и в гуманитарной сфере, в сфере понимания истории, культуры, их взаимозависимости и взаимовлияния.
С одной стороны, понятно, что история напрямую не влияет на экономическое благосостояние, но она влияет на сознание граждан.
Если мы будем находить и культивировать те исторические события, которые, условно говоря, нас все-таки сближают, а не разъединяют, то в сознании граждан это будет способствовать пониманию нашей близости.
Если делать упор на том, что нас разъединяет, на каких-то моментах конфликтов, войн, то это будет работать на разделение. Собственно говоря, это прекрасно видно по политике наших оппонентов.
Например, в Центральной Азии, в Казахстане, в Кыргызстане культивируется историческое событие — конфликт 1916 года, выставляется чуть ли не как сознательный геноцид. Я заметил, что очень стараются в изучении и освещении этих событий, например, турецкие историки. Понятно, зачем им это нужно — показать, что близость между тюрками обширнее и исторически более оправдана.
То же самое происходит, например, и с голодом 30-х годов. Это стандартный западный подход: показать, что в СССР сознательно уничтожали интеллигенцию и цвет наций.
На Казахстан тиражируется идея об этноциде казахов в этот период, хотя мы прекрасно понимаем, что никакого этнического подхода здесь не было.
Говоря же о репрессиях, там был классовый подход и точно таким же репрессиям подвергались и русские, и другие народы в определенный исторический период СССР. Конечно, западным или пантюркистским идеологам выгодно представлять факты в ином свете и провоцировать фальсификацию исторических данных. В ответ на эту подрывную деятельность евразийцам нужно искать объединяющие моменты.
На мой взгляд, евразийство является некой методологией для поиска этих сближающих точек, а вот национализмы — по типу пантюркизма или панславизма — наоборот, стараются вычленить из массива очень тесно переплетенных историй, нарративов исключительно то, что настраивает народы друг против друга.
Евразийство о другом, евразийцы находятся в поиске взаимосвязи между славянами, тюрками, иными народами Евразии и рассматривают их в некоем единстве, а в истории это очень сложный процесс.
Мы понимаем, что происходящее не может быть интерпретировано только с этнических и национальных позиций. Так вообще никогда не бывает. Поэтому народы близко родственные между собой воюют, а другие, что Гумилев называл комплементарностью — создают крепкие союзы, и эти союзы работают.
Если говорить о гуманитарной политике, то она обязательно должна быть. Опять же, не перестаю обращать внимание на соседей, на Европейский союз, Китай — без надстроечной структуры никакие экономические вещи не заработают в полную силу.
Мы все понимаем, что выстраивание экономической интеграции, конечно, приоритетно. Однако необходима все же «общая гуманитарная политика», некая политика идентичности — без этого интеграцию сложно представить. Иначе мы не будем понимать, а что же нас реально сближает.
Выстраивать гуманитарные ценности нужно в дополнении к экономическим, инфраструктурным, логистическим и иным проектам, которые будут являться базисом, скрепой межгосударственных отношений. То есть нужно и то, и то — только так мы достигнем синергетического эффекта от интеграции.
— В книге Вы пишите про угрозу этнонационализма, называя его «вирусом национализма», в чем его опасность для евразийских стран?
— Например, Центральная Азия — регион со сложной этноконфессиональной структурой, где в каждом из государств проживают представители как минимум нескольких этносов и конфессий.
Педалирование этнонационализма в угоду так называемых здесь «титульных наций» в принципе угрожает стабильности и безопасности этих государств.
Этнонационализм — вирус, так как он разрушает общество изнутри. Явление, с одной стороны, дает некую иллюзию того, что единокровцы — это некая стая, с другой, что нужно отбиваться от всех «чужих» вокруг, что закрывает некий стратегический горизонт развития.
То есть везде, где этнонационализм становится господствующей идеологией, государства останавливаются в развитии, либо разрушаются в результате внутренних конфликтов, гражданских войн.
Поэтому сохранить хрупкий межэтнический мир очень важно. Иначе общества вступают в гражданские войны и погружаются в архаику, а это перечеркивает их шансы на развитие.
Соответственно, этнонационализм в Центральной Азии часто используют и как оружие геополитической войны.
Мы видим, как этнонационализм точечно оправдывался отдельными группами в Казахстане в рамках Кордайских событий — где дунгане как бы представлялись «чужими», а участвующие в разборках казахи «своими».
Аналогичные события могут происходить и в Кыргызстане, на примере узбекско-киргизских конфликтов, когда противоречия приводят к погромам.
Кроме того, надо понимать, что, например, уйгурский вопрос в ЦА используется США и Турцией для атак и критики Китая — соседа стран Центральной Азии и крупного партнера.
В регионе есть и угроза роста исламистских настроений, но также и этнонационалистическая угроза.
Опять же, евразийство здесь — методология по преодолению как первого, так и второго. Это некая теория практики сосуществования нескольких религий, разных этносов в рамках союза, интеграционного образования, что и делает евразийство ценным для государств Центральной Азии.
— Вы пишите в книге, что Казахстан — уникальная страна, которой удалось бережно пронести уважение к исторической памяти до сегодняшних поколений. В чем другим евразийским странам можно было бы поучиться у Казахстана?
— На мой взгляд, за исключением некоторых инцидентов, Казахстан действительно стремится выдерживать сбалансированную политику в межэтнических отношениях. Создание такого уникального органа, как Ассамблея Народа Казахстана, культивирование опыта исторической памяти, который обращается к каким-то славным страницам истории Казахстана — это важно для страны.
Здесь выпускают исторические фильмы о событиях в Великой Степи, которые просто интересно посмотреть и человеку из России и Беларуси. Данный опыт можно и нужно перенимать, изучать. В этом смысле власти Казахстана делают многое для культивирования истории.
Однако хотелось бы видеть со стороны Казахстана также и запрос, интерес к общеевразийской идентичности.
Сейчас упор делается на развитие гражданской идентичности казахстанцев. Это правильно и нужно, но все-таки Казахстан — это евразийская страна, которая играет важную роль в интеграционных союзах.
Для развития стране не хватает некого наднационального вектора в культуре. Этот вектор есть в России, есть и в маленькой Беларуси, хотелось бы видеть его и в Казахстане — так как страна позиционирует себя как флагман евразийского партнерства. Для Казахстана было бы естественно и органично взять на себя роль государства, которое продвигает образцы новой евразийской культуры, задавать тренды. Не делать упор только на национальные проблемы и особенности собственной идентичности, но и смотреть на мир более широко.
Причем потенциал для этого есть: программные документы лидеров Казахстана пишутся с широкой перспективой, охватывая наследие и перспективы для всей Евразии. Данные стратагемы просто нужно конвертировать в реальную концепцию внешней политики и культурной политики.
Приобрести книгу в цифровом варианте можно здесь, в бумажном формате — в России, Казахстане и Беларуси.
ia-centr.ru
