Мария Максакова : «Мать получила миллион западных дойчмарок за мое рождение»
— У меня будет очень контрастный рассказ на фоне, возможно, чьих-то других воспоминаний (о временах советского дефицита). Дело все в том, что я почти ежедневно вспоминаю свое благословенное сытое детство, которое мне организовал в дефицитном, полуголодном и полураздетом СССР гражданин ФРГ, мой отец Петер Игенбергс. Видимо, из-за этого сытого детства я подвергаюсь до сих пор травле библейского масштаба на всех телеканалах страны — простить мне это сытое детство на фоне всеобщего тогдашнего дефицита, вероятно, не представляется возможным.
А я, да, в отличие от всех остальных получала раз в неделю «северный завоз». Папа ехал на дачу по Волоколамскому шоссе за 45-й км., где его машину с желтыми номерами (в СССР они означали принадлежность ТС иностранным гражданам, что ограничивало свободу их передвижения, — прим. редакции) пытались выловить на посту ГАИ. Но он, виляя и прячась за грузовиками, привозил мне целую машину продуктов из валютного магазина «Березка», которые я с удовольствием уплетала до следующего его приезда.
В результате этого сытого детства у меня образовалось полное равнодушие к продуктам питания к тому времени, когда я попала в школу и обнаружила, что они там едят очень скромно. Но меня это мало интересовало, мои интересы формировались в совершенно другой области.
Но хочу сказать, что я знавала дефицит пострашнее. Нет, я не о материнской любви, как многие, возможно, сразу решат. Это – уже общее и общеизвестное место, я бы могла с чем-то сравнивать, если бы эта любовь, скажем, была, а потом вдруг исчезла и я бы такая: ой, дефицит любви возник. А так и сравнить не с чем, с течением времени этой любви, наоборот, становилось все меньше и меньше.
Нет, дело все в том, что, когда меня произвела на свет моя выдающаяся во всех смыслах этого слова мама (театральная и киноактриса, Народная артистка РСФСР, прима Театра им. Вахтангова Людмила Максакова, — прим. редакции), согласно подписанному с папой договору, она получала за рождение ребенка круглую сумму денег – 1 миллион западных дойчмарок на секундочку (по тогдашнему курсу – около $400.000, — прим.редакции), и одновременно освобождалась от любой траты своего драгоценного времени на меня, которое она естественно не хотела тратить, а меня тут же перепоручили немецкой гувернантке в Мюнхене.
Мария Максакова в детстве.
Фото: Из личного архива
А гувернантка, по какому-то странному стечению обстоятельств, подвернулась свежепокинувшая своего взрослого любовника, известного немецкого драматурга Дюрренматта. После травмы расставания с ним она была, видимо, зла на весь мир, и выдвинула, как ей казалось, очень прогрессивную тогда теорию о том, что детей не следует кормить в том количестве, в каком их обычно кормят, особенно русские. И с первых дней рождения я испытала на себе практически во всей красе пример фашизма – она урезала мне вполовину рацион, который предусмотрен даже по очень рациональным немецким протоколам.
А так как я нуждалась в пище, то все время вопила, поскольку очень хотелось есть. Конечно, я этого не помню, но детская память, видимо, зафиксировала стресс, потому что, как только ко мне в гости приходят люди, я их стараюсь обязательно накормить, можно сказать, насильно.
В итоге, когда меня все-таки привезли в Москву в трехмесячном возрасте к добрым бабушкам на дачу в поселок Снегири, то меня начали изо всех сил откармливать, что, однако, уже не смогло предотвратить у меня развитие рахита – в богатой семье, а не в блокадном Ленинграде.
Помимо медикаментозного лечения (в меня начали запихивать горы каких-то витаминов) стали приезжать массажисты, которые выпрямляли мне ноги. Самое интересное, что у меня остались отрывочные воспоминания детства о том, как мне делали этот массаж на красном столе, который стоял на втором этаже. Прекрасно помню эти руки массажиста, как я извивалась и орала, а он выпрямлял мне эти несчастные ноги. Трудно сказать, выпрямил ли их до конца, но все говорят, что фигура в целом вроде неплохая, хотя я по сей день считаю, что ноги могли быть и поровнее…
Надежда Бабкина: «В секретных подвалах набирала еды на полный холодильник»
— Господи, с чего начать? Еда, одежда, хозтовары… Если не все, то очень многое было в дефиците. Все доставала.
Начну с еды. Я жила напротив дипломатических корпусов, но отношения к ним никакого не имела. А рядом с домом было два магазинчика. В одном из них сдавали макулатуру и получали талоны на книги, такая распространенная была тогда практика. У меня там была подружка, вся расфуфыренная, кучерявая, бриллианты – все дела. Я к ней, бывало, заходила, она даже не смотрела, что и сколько я принесла. «Оставляй – говорит, — свою бумагу. Заходи. На тебе самые лучшие талоны».
И открывала небольшую занавесочку в этой своей занюханной конторке, а там – типа барная стойка. И всякие скляночки, баночки, бутылочки импортные. Красивые, расписные. Я говорю: «Тамарка, где ты все это берешь?». «Идем, я тебя познакомлю», — отвечает.
Надежда Бабкина в юности.
Фото: Из личного архива
Идем в магазин, который второй рядом. Написано — «Продукты». Я спускалась вниз, в подвал, не стояла ни в какой очереди. А в этом подвале я видела такое, чего не видела никакая очередь: деликатесы, колбасы, окороки, сыры, рыба, мясо. Особенно мясо! Это был самый дефицит! Хорошее сочное мясо. Потому что под видом мяса обычной очереди продавали, как правило, кости с небольшими ошметочками плоти. А все остальное, оставалось как раз в таких подвалах. А что делать?! Не хватало на всех.
И вот мне нарубали мяса — ровно столько, сколько надо. Сыра отрезали, масла сливочного, колбасы. Тогда же это был дефицит: настоящая вареная молочная колбаска или сырокопчененькая. Вот так набирала, и у меня всегда холодильник был полон еды. И надо сказать, что у меня не было какого-то жаднического отношения к этому. У меня всегда были гости. Что обычно на столе тогда было? Картошка, капуста. И вдруг чуть-чуть вот этого деликатеса, который из подвала, и был такой кайф! Невозможный! Ну, как-то все приспосабливались…
Теперь по поводу магазинов и тканей. Я шила свои платья из занавесок. А привозила я занавески из заграницы. Мне посчастливилось оказаться включенной в эти заветные выездные творческие группы, которые пропагандировали советскую культуру и искусство за рубежом, преимущественно, конечно, в странах соцлагеря.
Так-то обычный советский человек взять и слетать за границу — типа на выходные в Париж, пробежаться по магазинчикам, или даже в какую-нибудь Варшаву с Прагой, конечно, не мог. Это было приблизительно то же самое, что полететь на Луну. Но даже там, хоть и соцлагерь, на фоне советских магазинов, где было шаром покати, нам казалось, что царит невероятное изобилие. Замечательное, в общем, было снабжение.
И я привозила занавесочки красивые, в рюшечку, с хорошенькими там клубничками, ягодками, цветочками. Во-первых, это было дешевле, чем готовую одежду покупать, а командировочных нам выдавали, конечно, не густо, если сказать мягко. Во-вторых, мне же для сцены нужны были платья яркие, выразительные, а не просто носильная одежда из универмага, даже хорошая. И вот я везла эти замечательные занавесочки, батистовые, это такой кайф! Комбинировала разные вариации, ничего не разрезая, кстати сказать, а все – на живушечку, иголочками подбирала. Выступала в этом на конкурсах даже, где Людмила Георгиевна Зыкина была председателем жюри, получала премию очередную, приезжала домой, ниточки распускала и вешала на окна эти занавесочки. А деньги, сэкономленные таким образом на одежде, я тратила на всякие украшения для дома, которые тоже привозила.
Шли годы, времена менялись. Появился Слава Зайцев. И он мне шил костюмы. Это было два богачества! Два удивительных костюма! Сегодня они находятся у Саши Васильева в его Музее моды, поскольку они уже имеют историческую и творческую ценность. А как они шились! Безупречно! Швы идеальные, ткани натуральные, льняные, тяжелые, красивые, цвета. Какие отделки он делал! Фантастические! Золотые лепестки, листья, цветы… Сейчас это опять в моде…
Такая вот была эпоха дефицита. Но я, как и все тогда, привыкла к тому, что всегда надо что-то где-то доставать. И не было такого ощущения, что, ой, беда, невозможно так жить, всего не хватает, то-сё. У меня таких ноток нытья не было вообще.
В это время у меня было становление, я создала коллектив и у меня все душевно процветало. Первые наши концертные платья висели у меня дома, и дома же мы их шили – из ситца. Поехали в Иваново, набрали (на ткацких комбинатах) всякого ситца разного цвета, и у меня дома положили девочку на пол, обвели ее силуэт карандашом на газетках. Как сейчас помню – газета «Правда».
Потом вырезали все, положили на ткань, скроили, сделали, померили, поняли, что получилось в два раза больше, давай на ней все это подрезать… Так и шили себе костюмы, и вышли на сцену первый раз в жизни сразу со своими костюмами, которые шили у меня дома. Вот это – эпоха дефицита, но она очень памятная…
Анита Цой: «Переела бананов до несварения»
— Я была маленькая, когда были эти очереди. Мама ставила меня в очередь, а сама уходила по своим делам, потому что разорваться было невозможно. И мы с сестрой там стояли, бывало, и по семь часов, а то и больше. Рано утром приходили, занимали очередь.
Например, стояли за яйцами. Очень хорошо помню – за простыми яйцами! Это было в Москве, мы жили тогда на ул. Стахановская у Рязанского проспекта, и, соответственно, все близлежащие продуктовые магазины мы очень хорошо знали. Они были все одинаковые, серенькие, всегда пустые или полупустые, и в них стоял специфический запах, то есть, говоря прямо, были они очень вонючие. Но иногда выбрасывали что-то дефицитное, а дефицитом было все, что не консервы «Килька в томате»: колбаса, сосиски, ветчина, рыба, сыр… Исключительно базовые продукты, никаких особенных деликатесов, «марсов» там, «баунти-шмаунти» вообще не было, люди даже не знали, что такое может быть…
Помню невероятную очередь, которую мы отстаивали за бананами. Даже номер наш помню – 3147-й у меня и 3148-й у сестры. В руки выдавали по 5 кило бананов. Это сейчас кажется, что бред какой-то. Зачем 5 кило?! Сейчас зашел в магазин, взял связочку – пять-шесть штучек…
Анита Цой в детстве. Из личного архива.
Но, когда ты стоишь трехтысячный в очереди, то, конечно, брали сразу по максимуму, как в последний раз. Поэтому и были ограничения. Нельзя было купить, сколько хочешь. Полкило масла в руки, столько же колбасы, туалетной бумаги – не больше десяти рулонов. Люди брали эти рулоны связкой на веревке, вешали на шею и шли так по улице, как с гавайским ожерельем. Мы на шею не вешали, стыдно было, поэтому я носила эти рулоны на плече, когда удавалось купить. А бананов вот – 5 кг. в руки. Так как мы были вдвоем с сестрой, то взяли, соответственно, 10 кило. Стоять-то столько! Принесли все эти бананы домой и решили налопаться от души, а мамы дома не было. И мы так переели этих бананов от жадности, что нам с сестрой вызывали потом «скорую». У нас было несварение. Сейчас смешно, а тогда было не до смеха.
Очень большие проблемы были и с тем, чтобы достать какую-нибудь хорошую обувь, например, или одежду. Помню, как мама со своими подругами выстаивала невероятные очереди в ГУМ, ЦУМ или Детский мир, когда там выбрасывали какой-то страшенный импортный дефицит, вроде чешских сапог или египетских рубашек-батников, что считалось писком моды. Они записывались в эти очереди за неделю-две, составлялись списки, надо было через день, а то и ежедневно приезжать на перекличку. Жара, мороз – не важно. Дела – не дела, работа – не работа. Не приехал – вычеркнули из списка.
У магазина стоял дежурный, все отмечал – вручную, на бумажках, телефонов-то мобильных не было, чтобы просто сфотографировать, заскринить. Многотысячные списки из имен и номеров, чтобы контролировать, не пролез ли кто-то без очереди. С этими списками постоянно что-то происходило, кто-то выбывал, кто-то прибывал, кто-то откуда-то вылезал, кто-то скандалил, своя мафия какая-то вокруг этого вечно кучковалась. «Барыги-спекулянты», — как говорили в фильме «Джентльмены удачи». Очень хорошо помню, как мама сокрушалась – ей чего-то там не досталось, и это прямо целое горе было, потому что столько сил и времени было потрачено на очередь с перекличками, а в итоге – не досталось.
Вообще, это, конечно, ужасно, но мне кажется, что скоро мы можем вернуться к тем временам… Глядя на то, как дорожают продукты и вещи, решила пойти купить себе нижнее белье, год где-то не ходила за ним. И была, конечно, удивлена, а точнее просто в шоке, когда, извини меня, обнаружила, что бюстгальтеры подорожали в три раза… «Теперь моя грудь станет в три раза драгоценнее», – предупреждаю я Петровича, своего мужа. Говорю: «Прости, но если так пойдет, придется на все пересматривать бюджеты». Уже думаю, моему костюмеру Андрею придется заняться пошивом трусиков…
Анна Плетнева, солистка группы «Винтаж»: «Меня страшно наказали»
— Один раз у меня был страшный случай, когда меня буквально выгнали из пионерского лагеря за то, что я во время тихого часа целовалась с неким Владимиром, не помню, как его фамилия. Мне было тогда 12 лет.
Анна Плетнева в детстве в пионерском лагере
Фото: Из личного архива
Он за что-то провинился, и в качестве наказания его поставили в одних трусах в палату к девочкам, и весь тихий час он должен был там стоять. Понимаешь, как нас, детей, провоцировали! А я решила, что это все неправильно, что я должна его защитить, поддержать, а единственный способ, который я видела в этой ситуации, подойти к нему и целоваться с ним весь этот целый тихий час. Причем не просто так целовалась, а на глазах у главной стукачки, даже помню, как ее звали – Катя Матросова. Она лежала и смотрела на все это. Я понимала, что меня ждет. Закончится тихий час, она пойдет к вожатой и скажет, что мы делали.
И меня страшно наказали, страшно. На следующее утро была линейка, выстроился весь пионерский лагерь, человек 500, на огромной площади с флагштоком, на котором каждое утро поднимали флаг лагеря, директор лагеря в рупор на всю округу говорит: «У нас в лагере произошло страшное ЧП! Пионерка Плетнева во время тихого часа целовалась с Вовой таким-то, и поэтому весь пионерский лагерь «Елочка» наказан, дискотека сегодня отменяется и обед тоже!». Можно представить, что дальше было. Дальше я стала врагом всего народа, всего пионерского лагеря. Мобильных-то тогда не было, я не могла позвонить: «Мама, забери меня».
А меня просто били, били всю неделю за то, что из-за меня лишились дискотеки, лишали меня еды, пока не приехали мои мама с папой и не забрали меня оттуда. Так что я ого-го как застала это все…
Николай Басков: «Прикинулся дауном и продал Абдулову одеколон»
— Лично мне советский дефицит не мешал, а наоборот – помогал жить. Как это ни парадоксально звучит. Когда я еще был совсем молоденький, еще в том веке, мы с целой «шайкой» таких же, как и я, малолеток занимались фарцовкой, что было прямым следствием того самого советского треклятого дефицита.
Товаров, еды, вещей не хватало, и предприимчивые люди занимались тем, что называлось фарцой. Фарцевали всем – от колбасы и туалетной бумаги до джинсов (это – предел мечтаний советского человека) и фирменной парфюмерии. Занимался этим и я, нас была целая команда таких предприимчивых подростков.
Но я не опускался до всяких сосисок, тряпок и рулонов туалетной бумаги. Я был благородным «парфюмером». Тогда никакой приличной косметики и парфюмерии, ведь, достать тоже было невозможно. И я был суперпрофи в этом вопросе. Я всегда и во всем – суперпрофи. Знал, например, все номера и оттенки помады Dior. Культом у советских женщин были французские духи Climat. В магазинах, если эти духи выкидывали (именно такой термин использовался – не продавали, а выкидывали), люди давились в очередях, дрались, били друг друга по кумполу, прорывались к прилавкам, потные, обозленные, но счастливые, если им удавалось завладеть хорошо пахнущим дефицитом загнивающего Запада.
Официально они стоили в магазине 25 рублей. Огромные деньги для простого советского человека, средняя зарплата инженера была 90-120 руб. Мы их перепродавали, естественно, дороже, всем желающим, безо всяких очередей, у нас «на складе» никогда не было товарного дефицита. Все, что нужно – в наличии.
Николай Басков в школьном возрасте. Из личного архива.
Как мы доставали? По-разному, были какие-то связи, друзья, контакты, директора магазинов, товароведы, завскладами и т.д.. Целая паутина, короче. Они тоже получали свой процентик. Хоть и юнцы, но наша компания была очень предприимчивая. И большой плюс, что мы были дети, несовершеннолетние, и милиция, которая гонялась за взрослыми фарцовщиками, на нас вообще не обращала никакого внимания.
Это был не то что большой, но определенный этап моего раннего отрочества. Конечно, ни мама, ни папа, ничего не знали. Для родителей я всегда был пай-мальчиком, прилежным, ответственным, умным. В принципе, я таким и был. И остаюсь. У меня же широкая натура – в ней многое гармонично совмещается и сосуществует…
Первой своей девушке я подарил те самые заветные духи Climat. И она среди своих подруг сразу стала мегакрутой знаменитостью, ей все завидовали и пальцем на нее показывали – дескать, у нее парень, который подарил Climat! Умри все живое! Ну, это, как сейчас, если дарят Porsche Cayenne или Bentley…
Нашей основной точкой был пятачок у гостиницы «Интурист» на Тверской, тогда ул. Горького. Стекляшку «Интуриста» давно снесли, и на его месте теперь выстроили другую пафосную гостиницу. Это было центровое место, там тусовались все элитные московские ночные бабочки. Понятно, что — под патронажем КГБ. Получалось, что и у нас была за счет этого некая защита, поскольку мы с этими ночными бабочками были лучшими друзьями.
Мы для них что-то нужное доставали, девчонкам постоянно нужны были хорошая косметика, духи, надо же быть в рабочей форме! Они, в свою очередь, нас баловали – из тех «подарков», которыми с ними щедро расплачивались клиенты-иностранцы. Все друг друга знали в лицо, по имени. Ко мне они очень хорошо относились, я был (почему был?!) симпатичный, с подвешенным языком, общительный, меня все очень любили. У меня там было свое погоняло, рабочий псевдоним – Артист. Вот так! Я уже тогда был артистом, хотя об этом даже еще не мечтал, и вообще не знал, кем буду в будущем, чем займусь. Подросток же!
Помню, подъехала как-то к «Интуристу» машина, и из нее вышел Александр Абдулов, царство ему небесное. Артист, суперзвезда в то время. Ему нужен был какой-то подарок, и он приехал на самую знаменитую точку у «Интуриста», о ней знала вся московская богема. А нас там, мальчишек, целая куча тусовалась.
Все к нему бросились, всем нужно было что-то продать – такому-то клиенту! Естественно, и мне нужно было продать. Я прикинулся дауном, растолкал всех, подошел, такой весь жалкий, несчастный, дерганый, говорю: «Дяденька, ну, купите у меня, мне больше всех надо!». И он купил – какой-то хороший мужской одеколон я ему продал, не помню уже марку. Оправдал звание Артиста по полной, в общем…
